А если этот… ребёнок… жив?
Энн…
Энн!
Та девчонка из его сна — её звали Энн!
«Бред… Да нет, бред же!.. Ты хочешь сказать, что задал это напоминание во сне?.. Бред».
Она что–то говорила про одиннадцать часов…
«Не помню… Какие–то цифры… Номер телефона… Кажется, я и его записал?.. Позвоните мистеру… Какое имя она называла? Не помню… Надо посмотреть в номерах… Макартур?.. Нет… Что–то ирландское… Или французское?».
Этот ребёнок… Как быть?
«Макалрой… нет. Макклоски?.. Нет, нет. Мак… Макабр!.. Макабр?.. Да–да, Макабр, точно! Она сказала: «Позвоните Макабру». И имя… Что–то вроде Даллас или Дэн… Чёрт!.. Ну и что? Какое отношение этот сон имеет к реальности?..
А что ты называешь реальностью, парень? Всё происходящее с тобой наяву ещё менее реально, чем самый кошмарный сон!».
Ребёнок…
Или кукла…
Он наверняка мёртв.
Нужно проверить. Нельзя просто взять и сбежать отсюда, не убедившись, что ребёнок не нуждается в помощи. Дик никогда не простит себе.
Лучше было бы воспользоваться зажигалкой, потому что телефон ещё до подвала показывал только половину зарядки. Но от живого огня падают эти чёртовы подвижные тени… Да и света от неё меньше.
Он нажал кнопку, направил пятно света от экрана в угол и стал приближаться к сидящему там созданию.
Нет, всё–таки это не кукла. Сидит в углу, на попе, ноги раскинуты в стороны, худые руки безвольно лежат на истощённых бедрах. Голова прижата к стене и чуть склонена на бок. Взгляд неподвижно устремлён Дику в лицо. Полуистлевшая одежда превратилась в лохмотья.
Чёрт, хоть бы не этот взгляд!
Это не кукла.
Он остановился в двух шагах от тела. Телефон погас. Он снова включил подсветку, опустился на корточки, с замиранием разглядывая труп. То, что это был не живой ребёнок, стало ясно сразу: кожа пожелтелая и безжизненно морщинистая, давно иссохшая; остекленелые глаза без блеска; короткие светлые волосы торчат из усохшей головы как поросли чудовищного мха; челюсть отвисла и почти безгубый рот образовал округлую чёрную впадину. Мальчик, лет шести–семи.
Из уха мумии выполз таракан и замер в нерешительности, шевеля усами на свет.
Да, похоже, труп давно мумифицировался. Странно. Воздух здесь, конечно, очень сухой, но… И крыс, наверное, к счастью, нет.
Экран погас.
Он торопливо включил его снова, отворачиваясь от тела, гоняя свет по стенам в поисках отдушины. Отдушины не было. Зато в углу напротив валялась груда какого–то хлама, в которой наверняка можно было отыскать что–нибудь полезное.
Дик нерешительно стянул с шеи полотенце и набросил на труп, закрывая лицо. Потом отошёл и присел возле беспорядочной кучи хлама.
Ржавая велосипедная рама, колеса без шин, какая–то ветошь, несколько банок из–под краски и лака, полусгнившая оконная рама, велосипедный насос, кирка… Кирка! Это то, что надо! Старая и тоже совершенно ржавая, ну и ладно, главное, что ручка не сгнила, хотя металлическая часть и держится на честном слове и может отлететь после первого же хорошего удара.
Подхватив кирку, Дик ещё раз обвёл стены и потолок слабым лучом света в надежде обнаружить хоть что–нибудь напоминающее вентиляционное окно. Нет, ничего. В общем–то, это было ясно сразу, из–за чрезмерно сухого спёртого воздуха.
По идее, этого мальчика надо бы похоронить. Как–то не по–человечески оставлять его здесь. Но похоронить его негде — чтобы похоронить, нужна земля.
Он порылся в куче хлама ещё немного и, не найдя больше ничего подходящего, повернулся и вышел из комнаты обратно в узкий коридор.
Уже когда он подходил к лестнице, сзади послышалось какое–то движение. Он не мог бы уверенно сказать, что точно слышал его. Скорее всего, ничего не было. Некому было там, в комнате, двигаться. Некому и нечему. Наверное, это был звук из кучи хлама, которую он разворошил: какая–нибудь банка потеряла равновесие.
«Да, да, так оно и было. Всё нормально. Там никого нет».
Он торопливо поднялся по лестнице и был уже в двух шагах от двери, когда сначала повторился какой–то неясный тихий звук, а потом…
«Спокойно, парень, спокойно… Это глюк. Ты спятил и у тебя глюк. А может, тебя напичкали наркотой ночью, пока ты спал, и ты до сих пор торчишь…»
Но этот тонкий голос из комнаты, позвавший «Дядя!», был совершенно настоящий.
«Он был как настоящий!» — поправил себя Дик, торопясь к двери.
У него никогда в жизни не было галлюцинаций, поэтому он не мог судить о том, насколько они могут быть или казаться реальными. Но чёрт возьми, разве не бывает сверхреальных галлюцинаций? Конечно бывают!
Уже когда он взялся за ручку двери, сзади послышались торопливые мелкие шаги детских ног, а потом тонкий и тихий, странно гнусавый голос позвал:
— Дядя! Подожди дядя!
Дик толкнул дверь, но она не открылась.
Не открылась!
Тот щелчок, когда он входил… неужели она правда захлопнулась на какой–нибудь чёртов замок?!
— Дядя!
Он тянет сзади за штанину!
— Уйди! Уйди от меня! Ты труп!
Нет, этого не может быть. Нет. Спокойно! Это чудится. Не оглядывайся!
Он всем телом ударился в дверь, дёрнул за ручку и, не встретив почти никакого сопротивления, вывалился в кладовую. Кирка выпала из руки, загремела по полу так, что переполошила, наверное, эту дьявольскую девку — Джейн.
Дик быстро перевернулся на спину, готовясь отбиваться от преследующего его кошмара ногами, но в тёмном зеве подвала не было видно никого и ничего. Тогда он вскочил и рванул дверь так, что она могла бы, наверное, вынести косяки, будь они не столь прочны. Подхватил кирку, вылетел из кладовой, захлопнул дверь и привалился к ней спиной, едва переводя дыхание.